Прости меня, читатель, если ты не перелистываешь время от времени то, что пишут пони уже пару-тройку лет. Можно растянуть временной отрезок и на пять, и на восемь и даже на десять лет, но тогда мне придется приносить извинения гораздо большему числу зрителей. Я ограничусь последними годами, имея в виду и предшественников.
Мне стоит просить прощения и перед теми, кто не оставлял привычки читать книгу за книгой. Не могу сказать, перед кем виноват в большей степени, но смею надеяться, что меня простят оба лагеря. В своё оправдание говорю: я жил и живу, видел и вижу всё своими глазами, потому моя совесть перед правдой чиста. Это не значит, что я не соврал.
Ты можешь меня поругать. Издревле слова писателя были сталью, железом – металлом. В них должна быть твердость и уверенность. Есть ли в моем рассказе такая жесткость? Увидишь!
Теперь, милый читатель, ты задашься вопросом, о ком же я пишу. Отвечу: я стал свидетелем истории, которую невозможно не записать. Помнишь принцессу, Луну? А её сестру? Начнем рассказ с них.
Дело было в те годы, когда народ Эквестрии заплутал. Мы оказались потеряны, никто не видел общей картины времени, а пазлы жизней слишком отличались от пони к пони, чтобы мы могли друг другу помочь. Мораль была перепутана, добро подменило зло и наоборот, но никто этого не мог понять. Дело было хуже! – мы не знали, что такое добро и зло, хотя тысячу лет назад отличали черное от белого.
В Эквестрии тогда шла война, если ты, читатель, помнишь. И чтобы её закончить, потребовались бы титанические усилия народа, растерянного народа без лидеров и без будущего.
Тогда принцессы пригласили к себе во дворец пони, который мог их спасти – Скрипа. Да, читатель, того самого Скрипа. Нужно ли представлять его? Мельком для тех, кто забыл.
Он был писателем, создавшим самые известные книги в Эквестрии, и только он мог своим словом сдвинуть мировую плиту замкнутости. Своим стальным словом знаменитый писатель мог сотворить новый мир, новых героев, новые идеи, светлое будущее.
Слова, читатель, – самый твердый металл.
У Скрипа с принцессами произошел следующий разговор:
– Ваши величества… – он поклонился.
– Скрип, мы не просили бы тебя приехать, если бы знали, что происходит на самом деле, – грустно начала Селестия. – Народ молчит, не отвечает. А мы не знаем, что с народом, что думают пони, что делают. Кто они теперь, каковы их мысли?
– Верно, Сестра, – кивнула Луна. – Мы не знаем, каков характер нашего народа. Война наступила после тысячелетнего перерыва, а мы не слышим бравых голосов.
– Ты должен найти Музу, Скрип, – Селестия пристально посмотрела на пони. – Музу народа.
– Ваши Величества…
– Мы готовы дать тебе все средства.
– Да, Ваши Величества…
– Фантазия и дух всего мира в твоих копытах. Кисти всех видов и краски всех цветов. Делай, что можешь, чтобы рассказать нам о народе.
– Да, Ваши Величества.
– Нас спасут только твои слова. Твердые, как металл. Весь мир знает, каковы они, ведь мир читает их уже давно.
– Да, Ваши Величества.
Не торопись, читатель, я расскажу тебе, что за Муза. Пока Скрип собирается в путь – он действительно собирается, хоть и не берет ни одного блокнота, – я отвлекусь.
Муза – миф. Ходят слухи про то, что она и кто. Может, древнее существо, старше принцесс; может, просто выдумка. Говорят, если бродить тут и там, если спрашивать всех по пути, не видели ли её, не слышали ли о ней, не знают ли, как она выглядит, то рано или поздно найдешь.
Зачем? Муза – изобретатель книг, алхимик идей. Лишь поговорив с ней, можно создать то, что каждого заденет за душу. Она наполняет книги магией, и магией бессмертной.
– Помни, – говорила Селестия на прощание Скрипу, – ты не должен написать ничего плохого. Не пиши так, как мы не любим.
– Сестра права, – подтвердила Луна. – Пиши так, как писал всегда. Как писал, когда ещё мы были малыми пони. Ты ведь знаешь, где искать Музу?
Скрип покачал головой.
– Тебе нужно найти троих пони. Троица укажет путь. У первого ты должен выведать смысл своего путешествия. У второго – карту пути. У третьего ты найдешь всё, что будет необходимо. Удачи, писатель.
– Удачи, писатель, – повторила за сестрой Селестия.
Скрип поклонился и отправился восвояси.
Я совру тебе, читатель, если скажу, что Скрип у меня не бывал. Бывал, конечно! Но если другой известный писатель забирался в мой дымоход, порядком испачкав камин, то Скрип забрался на подоконник и стал с него чирикать, словно воробей. Я упоминаю этот случай только потому, что Скрип никогда о себе не писал и не напишет, из-за чего целый эпизод его жизни может исчезнуть бесследно – нельзя! Хотя мы всё равно должны быть благодарны Скрипу за то, что он не заставлял нас каждый раз вспоминать о существовании собственной личности: на моём подоконнике вполне мог сидеть настоящий воробей. Смысл сцены ничуть бы не изменился.
Держи в голове, читатель, что, когда я говорю о Скрипе, я говорю о настоящем пони. Он не герой романа, он существует.
Скрип шагал всё дальше от Кантерлотского дворца. Сначала он добрался до железнодорожной станции, а когда поезд перенес его с одного конца материка на другой, северный, он сошел и осмотрелся. Вокруг – холмы, заполнившие равнину, словно ложки на столе. Они не серебрились в свете солнца, но зеленели пасмурным цветом.
Скрип пошел в сторону почти невидимого столба дыма.
И действительно: шаг за шагом он уперся в безжизненные домики. Они были пусты, если подумать о тех, кто мог бы в них жить. Но в них кто-то жил. Если Скрип увидел дым, то уж кто-то точно должен был быть здесь.
Но Скрип не подумал о дыме. Постучаться в домики ему в голову не взбрело – ведь там, внутри, новая сцена, новое описание, новый антураж, персонажи, фон, первый фон, второй фон, лирика… и снаружи пока не всё изведано. Можно говорить о деревьях, снова бросить взгляд на холмы, на небо…
Вдруг на крыльцо одного из домов вышла старая кобыла.
– Куда, куда, сынок? – окликнула она Скрипа, собравшегося уходить. – Мимо деревушки идешь? Куда же? Как мимо деревушки? Ну?
– Пока не знаю куда, – ответил Скрип. – Сначала хочу узнать зачем. Я ищу Музу.
Кобыла призадумалась и улыбнулась:
– Знаю я, что ты ищешь. Тут многие до тебя проходили. Может быть, ты окажешься смышленее. Заходи, я тебе про деревню-то про нашу расскажу. А дальше уж решишь, поможет тебе иль нет. Найдешь, может, что ищешь.
– Мне идти… внутрь? – настороженно произнес Скрип.
Кобыла недовольно махнула копытом и зашла в дом, оставив дверь открытой. Ей ничего не стоило зайти!
А вот Скрип вздохнул. Он пошел за старой кобылой, зная, что без тройки звезд не обойтись.
Ещё бы! Ведь Скрип писатель.
Скрип переступил порог.
– А на него не смотри, не смотри, – вздохнула кобыла, когда пони зашли. На раскладушке спал грязный жеребец, патлатая шерсть у него была черная, как уголь, а запах сшибал с копыт похлеще дубины. – Муж мой, спит. Вчера с соседом выпили да буйствовали. Дом соседский пожгли!
— Cожгли? – спросил Скрип. – Совсем?
– Подожгли, а потушить не успели. А там семья целая была, фьюх! – присвистнула кобыла. – Нет теперь, все в землице.
Скрип промолчал. Он решил ещё раз разделить сцену, чтобы подальше разнести описания грязного жеребца и первозданно-красивой природы.
Кобыла проводила пони на кухню.
– Слушай, путник, – сказала бабуля, когда они расселись по углам. – Жизнь у нас здесь простая, да какая есть. Все друг друга знаем, уживаемся. Кто бы что ни делал, всегда выход найдем. Вот на прошлой неделе…
Скрип решил разнести ещё дальше.
Она рассказала, как жеребенок соседки заболел: отравился, полежал в постельке три дня да умер. Врач-то доехать не успел.
– Но это ещё не так плохо, – сказала кобыла. Скрип с ней согласился.
Потом она ещё про жеребят рассказала. Говорила, все хотят уехать, да остаются. Всегда так было, когда пони подрастут: понимают, где их дом и что больше их нигде не ждут. И остаются, живут.
– Только вот она… – кобыла расплакалась. Скрип не умел успокаивать, хоть и умел писать, как не мог никто. Но, встретившись мордочка к мордочке с чувствами, застывал. И теперь застыл, не в силах опустить голову. Пришлось ждать, пока кобыла успокоилась. Слезы высохли, она продолжила:
– Сбежала моя девочка-то. Сбежала, а мы и любили её! Отец пуще других любил, всегда с ней лежал по ночам, никого к ней не пускал, ласкал… даже меня так не ласкал! А она… она всё про школу говорила, про книги!.. Не выдержала, дурочка, сбежала!
И опять слезы. Скрип осматривался и слушал. Он думал о том, какие же красивые отсюда, из окна, холмы.
– И всё у нас тут, всё хорошо! Только её нет! – плакала кобыла. – А деревня-то хорошая, не зря шел сюда. Тут у нас всё! И луга, и урожай есть, и скот! О нас никто здесь не знает, но мы и не жалуемся. Только её теперь нет…
Потом кобыла упала перед Скрипом и стала умолять:
– Найди, найди, приведи обратно! Она Муза, Муза, я знаю! Ты Музу ищешь, она – она твоя, коли найдешь! Только верни.
Скрип согласился. Он обнял кобылу на прощанье, поправил пустые переметные сумки и ушел – мимо пепелища; там ещё не остыли угли. Пони осмотрел их только из вежливости.
Теперь он знал, зачем шел. Ему нужна была карта.
«Потому что так сказала Луна», – подумал он. В его голове уже созревал металл слов, а он шел вперед без единого блокнота. Ведь он писал лучше, чем поколения до него.
Не засыпай, читатель. Знаешь ли, жеребята – трудные создания. За ними глаз да глаз, а то учудить могут. Они часто учатся писать раньше, чем говорить, и нам с тобой это знакомо и заметно. Но не будем углубляться.
О самих жеребятах тоже много написано. Помнится, сидел я в ресторане на Карамельной улице в Понивилле в компании писателей. Я их читал, но лично общался впервые, знал только Скрипа. Хочешь верь, хочешь нет, но спор зашел как раз о жеребячьих рассказах, и тут Скрип тоже смог выделиться!
Неожиданно для всех он вскочил на стол, растоптал тарелки и объявил, что они ломаются легче вафель! И сказал, что так нельзя, ведь и жеребятам, и нам разбить их проще простого! Разозлившись, он никому ни слова не бросил и ушел домой. Удивленные, мы прождали ещё полгода, пока Скрип вернулся: он принес одну тарелку, но твердую, как камень. Он был ей горд, и многие его похвалили, а тарелку выставили в музей: она была такой одна – неудобная для жеребят, которые не могли её поднять, и бесполезная для нас, ведь мы, постарше, умели есть из фарфоровой посуды.
Мистическое было дело в Понивилле! Мы с тобой снова отвлеклись, читатель. Вернемся к Скрипу-настоящему, а не прошлому!
Равнины хороши тем, что дорога упирается прямо в небосклон и ты видишь, где земля переходит в высоту. А когда на горизонте появляется город, его очертания становятся венцом колеи. Так произошло и со Скрипом: он шел и шел, никуда не сворачивал, потому что поворотов нигде и не было, и пришел в город.
Скрип пробрался на оживленные улицы. Мелькали пони, силуэты, очень быстрые и совсем не похожие на тишину, оставленную в деревне. Писатель ждал, что и здесь на него набросятся с просьбой отыскать Музу, но никто не обратил на него внимания.
Здесь было холодно, и казалось, что никого вокруг нет, хотя туда-сюда сновали сотни пони. Скрип был ошарашен.
«Спрашивать, как говорила Луна!» – сообразил он.
И наш доблестный герой стал останавливать пони, выхватывать их из толпы и допрашивать прямо на улице:
– Музу, я ищу Музу! – говорил он. Тогда из его хватки выбирались с неудовольствием:
– Отцепись! На работу опаздываю… не знаю, кто такая Муза.
Ещё ему отвечали:
– Отвали, придурок! И так проблем по горло!
Самые грубые из жителей просто отталкивали Скрипа, отталкивали уверенно, – он каждый раз почти падал.
Писатель не сдавался. Всё настойчивее и настойчивее допрашивал он тех, кого удавалось остановить, и не обращал внимание ни на высоту городских зданий, ни на темп живого организма огромного поселения. Город решил его выплюнуть:
– Да что ты заладил-то?! – крикнул на него один из выдернутых. Вместе с криком замерли все вокруг, вся площадь неодобрительно, исподлобья, глядела на Скрипа. – Чего ты нас трогаешь, зачем мы тебе нужны?
– Муза… – пробормотал растерянный Скрип, уверенности и след простыл. – Я ищу Музу… мне карту, как к ней попасть…
– Муза, тоже мне! – отвечала площадь. – Какое нам-то дело до твоей Музы? Разуй глаза, писака, ты не один! В своей деревне ты почетный гость, но сюда не суйся. У нас своих проблем хватает! Нам нужно сделать домашнее задание, нам нужно написать отчеты, нам нужно не опоздать на работу, нужно заработать к концу месяца. Знаешь, сколько сейчас за воду берут?!
– Нет… – прошептал Скрип.
– Нам нужно найти любовь, нужно прожить целую жизнь. Нам нужно бросить курить, бросить пить, бросить привычку заводить знакомства. Нам приелся рельеф дороги, по которой мы идем из дома в магазин. Мы устали от ландшафта ярких улыбок на мордах реклам. Нас сдавило в трамваях, сжало в тесных комнатах квартир. Мы вечно заперты в себе, а уродливые улицы заставляют вылезать из скорлупы, чтобы работать, чтобы заработать, чтобы быть пони и не вылететь на улицу.
– Нет… – снова прошептал Скрип.
– Мы любим розовые рассветы, мы устали каждую зиму вставать до них. Мы сидим на кухнях каждый вечер и ждем, что за окном снова вырастет вишневый сад, как в детстве. Но на улице новости, новости, новости… Нужно собрать денег на еду, нужно собрать деньги на жеребят, нужно дожить до выходных! А потом наступит весна и весенняя городская депрессия, и мы будем прыгать в воду с мостов! Потом летнее выгорание, осенняя хандра. Что же, думаешь, нам здесь жить легко? Ну? Куда смотришь?
А Скрип смотрел в небо. Взмыло яркое солнце, оно придало ему уверенности, и он улыбнулся в ответ.
Площадь фыркнула и выпустила Скрипа из копыт. Тот остался стоять, жизнь потекла своим чередом, будто и не пыталась выплюнуть писателя. Она смешала его с толпой, и выбрался он, когда ударился о перила набережной.
Набережная просторнее. Не паникуешь, читатель? Ведь Скрип вот-вот лишится надежды найти Музу. В городе, где так много пони, он не смог найти помощи! Что же спасет его?
К Скрипу вдруг подошла нищенка – тихая пони, грязная, растрепанная. Они поклонилась ему:
– Я слышала, господин ищет Музу?
– Ищу, – ответил писатель, не отрывая от нищенки взгляд. – Знаешь, где её найти?
– Если господин пожертвует мне немного, хотя бы самые маленькие… тогда я бы отдала господину карту.
– Которая приведет меня к Музе?
– Она приведет господина к кобыле, мать которой он встретил в деревне.
Скрип отдал нищенке свои переметные сумки – больше у него ничего и не было.
– Но разве ты не писатель? – удивилась она.
– Писатель, – улыбнулся Скрип и, раскрыв карту, пошел из города путем, противоположным тому, что его сюда привел.
Как помнит мой дорогой читатель, Скрипу оставалось добраться к пони, которая дала бы ему всё необходимое для поиска Музы. Это необходимое – неопределенная вещь, толком её никто не знает. У кого-то она под копытом с жеребячества, а кто-то ищет всю жизнь.
Ты можешь обругать меня, заявить, что и я не нашел. Что ж, положим! Я знаю, что не прошел ещё и половины пути Скрипа, а потому с радостью готов поговорить о моём пути. Или о твоем, читатель! Я с Брансом часто бываю в кафе на пересечении улицы Ленивой и Волпоньки, оно так и называется – «Кофе». Меня можно найти там вечером выходных и лично выпалить всё, что думаешь. Не бойся! Я выслушаю или прочту, если ты решишь что-то показать, мой дорогой читатель.
Мы снова отвлеклись от бедного Скрипа, хотя ему осталось всего-ничего! Писатель был прав, когда решил, что разумнее будет пойти по карте, на которой два крестика и две подписи. У первого креста написано: «здесь всё, что тебе нужно», у второго – «здесь Муза». Не все умеют в картах ориентироваться!
Когда Скрип добрел до указанного места, уже стемнело. Вокруг него сгрудился лес, обступил маленькую фигуру, но идти не мешал. Да и Скрип не боялся.
Чего ему бояться? Скрип уже преодолел пепелище; страшное место. Ведь там, среди холмов-ложек, под теплым солнцем и на глазах кобылы сгорел дом. А дальше? Город? Его высокие фасады отталкивали, но сравнится ли то, что создали копыта, с тем, что создано природой?
Лес был густым. Глаз не мог зацепиться ни за какую ветку, а сознание терялось в коридорах стволов.
– Стой, путник, не ступай вперед! Дай знать,
Что можно мне от тебя ждать?
Из темноты выступила зебра. Скрип оценил её одним взглядом.
– Я ищу Музу. Я ищу пони, которая поможет мне найти всё необходимое.
– О, знаю я таких как ты.
Таких вас было пруд пруди.
– Я не первый?
– Охота вам сюда идти,
Охота Музу здесь найти.
Не каждый здесь её найдет
И встречу с ней переживет.
– Она опасна?
– Ох, мой писатель, оглянись!
Здесь темный лес, ну, осмотрись!
Здесь, даже Музы не найдя,
Так просто потерять себя.
Послушай: лучше прочь иди.
Писатель ты, как ни крути,
Но, чтобы Музу обрести,
Нужно огонь иметь в груди.
Нужно…
– Поможешь? – писатель не дослушал. Зебра отвернулась, покачала головой и замолчала.
– За мной ступай,
Не отставай, – сказала она, не взглянув на пони.
Скрип пошел за зеброй, не зная, что заставило его довериться: её вид, её элегантная загадочность или глагольная рифма? Последнее, как он решил, самое важно, ведь Скрип любил стихи! Будь у него возможность, он бы устроил конкурс, где каждый мог бы написать свою историю, а приз Скрип отдал бы зебре, умеющей рифмовать глаголы.
Пони и зебра прошли через лес. Они вышли на опушку, от которой начиналась низкая каменная ограда.
– Кладбище? Так далеко? – удивился Скрип.
– Да, в темноте много кто спит,
Много в могилах лежит.
– Почему кладбище так далеко от города?
– Города нет, но он здесь был.
Город пожар войны спалил.
Зебра посмотрела на писателя.
– Здесь спят кобылы, жеребцы,
Здесь спит полсотни жеребят.
Про всех про них твои бойцы
Могильно тишину хранят.
– Мои?
– Солдаты сюда зашли,
Солдаты твоей страны.
Солдаты отсюда ушли,
Оставив одни огни.
Они никого не щадят.
Война никого не щадит.
Война для вас просто миг,
Для них она камень плит.
Вы можете только молчать,
Про чувства свои сочинять.
Они здесь лежат в гробах,
Они знают только страх.
Ваш век как стальной материал –
Коррозией съеден металл.
Повеяло холодом. Скрип осмотрелся:
– И как это поможет в поисках Музы? Жеребята? Есть ещё кто?
Зебра отвернулась в сторону леса. Напоследок она произнесла:
– Здесь много умерло, поверь.
Писатели, поэты спят.
Иди, могилы их проверь.
Поставь себя ты с ними в ряд.
И она ушла. Скрип пошел рассматривать могилы. Там действительно было похоронено много известных писателей. Свой железный талант он сковал из их металла, зная, что их сталь не ржавеет.
Возможно, сталь действительно не ржавеет, дорогой читатель. Знаешь ли, прогресс всегда идёт, но должна же быть неподвижная точка! Если тысячу лет назад умели писать хорошо, то и сейчас будет хорошо. Могильные камни много рассуждали о хорошем и плохом, а Скрип учился на их словах. Мы ещё увидим, каково будет слово Скрипа, основанное на учении кладбища!
Не будем переливать из пустого в порожнее. Мы с тобой добрались до леса, опушки и кладбища. Познакомились с зеброй и отдали Скрипа на растерзание призракам прошлого. Что с ним будет дальше? Не могу рассказать. Миф на то и миф, что часть его должна быть скрыта завесой тайны.
Механизм изобретения книг простой, как ложка, и это главная сложность. Нужно иметь внутри себя несколько миров, чтобы передать красоту хотя бы одного из них. Мы можем отражать самый близкий – реальный, но его неприкрытая правда тяжела для осознания. Имеем ли мы право избегать её?
Была ночь, были звезды, было кладбище… пепелище ещё не остыло, ещё не уснул город. Плакала одинокая кобыла, слонялась меж домов нищенка, а Скрип… писатель!
Мы перейдем сразу к результату, мой нетерпеливый читатель. Да, Скрип нашел Музу. Он смог сочинить пьесу, он смог написать книгу! И вернулся домой победителем. Завершая повесть, расскажу тебе про то, что написал пони. Расскажу, где он нашел пропавшую кобылу.
На его пьесу пришел посмотреть весь Кантерлот. Принцессы занимали королевскую ложу, а кто мог поместиться в зал – с волнением, с трепетом ждали начала.
Давай посмотрим пьесу вместе, только уточним: как я и сказал, смысл сцены с подоконником не изменился бы, будь у окна воробей, а не Скрип. Писатель думал точно так же, поэтому никогда не писал про себя. Вместо него был герой, никогда не существовавший и не имеющий ничего с автором общего. Его даже звали непохоже! – Писк.
Итак, всё готово. В зале были Принцессы, Скрип, нищенка и несчастная кобыла. Их взоры приковала к себе немая сцена.
Тихо. Ни звука. Перед началом всегда ничего не слышно.
Потом – стаккато… стремительное аллегретто, элегантное легато… И вообще сцена стала пронзительной, красивой, уточненной…
Милый читатель, я говорю про то, что было написано в пьесе. Но то же самое происходило на сцене… на пустой сцене. Пока на ней никто не появился, но всё уже было замечательно, утонченно и очень, очень лаконично!
А потом появился Писк. Он смотрел вокруг, на безупречные холмы, меж которых спали деревушки. Красота завораживала, кружила голову, пусть на сцене был всего-навсего один актер!
И было посреди всего пепелище – превосходное настолько, что ради него хотелось и свой дом сжечь! Темное облако пепла переливалось всеми цветами космоса, Писк тонул в них и видел отражение холмов, и ему казалось, что мир прекрасен.
Потом Писк встретил красивую кобылу – она указала на холмы, и он снова понял, что они безупречные. Он полчаса рассматривал идеальность холмов, и до того сцена была лаконичной, что он снова слышал стаккато, легато, аллегретто, амаретто, ликёр, пиво, джин… Вся сцена вертелась вокруг холмов, холмы были центром, идеей, апогеем мысли! И природа, первозданная природа, и ничего больше, ничего…
Элегантная кобыла всё время улыбалась, она смеялась и была счастлива. И вообще весь мир вокруг был счастливый, утонченный, призрачный!.. поэтому Писк, преисполненный великолепной природы, оставил кобылу счастливой и ушел в город.
Он окунулся в извилистую структуру города, в которой бродили гордые пони. Писк смотрел по сторонам: высились арки домов, под каждой из них был арка персонажа – арки нравились Писку. Тысячи фигур – и все, все со своей историей, понятные, линейные, как трамвай! У жителей была ясная причина выйти из дома, была кульминация и развязка прогулки, это восхищало писателя.
Его восхищало и то, что все их характеры были просты: один – гнев, другой – добро, третий – любовь. И все они любили его, все они приветствовали его в городе, и всё было не просто правильно, а ещё и очень, очень элегантно!
Вдоволь насладившись величием города, Писк отправился, наконец, в природу. Путь был тернист, но фигура Писка была ровно такой, чтобы пролезть через тернии, ведь всё-таки он был героем, а герой должен отличаться от настоящих пони.
Его дорога постепенно выравнивалась, потом она стала прямой, как палка, что понравилось Писку ещё больше, потому что тем проще ему было понять, зачем и куда он идёт! Витиеватые дороги всё-таки бывают только в реальности, а здесь, в пьесе, можно быть честным и делать их исключительно прямыми.
Природа привела его к опушке. Там его ждала зебра, которая, надев маску, вдруг стала с ним танцевать – так элегантно, так утонченно, так прелестно! И оттенки вокруг стали оранжево-розовыми, появились другие герои, и на душе разлилась любовь.
Все маски танцевали, – похоже, был маскарад, – и все были счастливы, у всех были чувства, и эти чувства прорастали ветками и корнями элегантности в каждый миллиметр земли.
Потом, в конце танцев, Писк вышел в центр круга и, осмотрев всех, кто собрался, с гордостью и уверенностью озвучил им свою сложную мысль всего в двух простых словах, потому что Писк был гениальным и мог любую истину выразить в двух словах.
Тогда пони и зебры вокруг расплакались от того, что смогли прикоснуться к великому сокровищу – правде, и все долго плакали и на душе становилось хорошо, ведь великая бессмертная вещь, во все времена важная, была сказана великим пони, и все её услышали, ведь только великие вещи ценнее жизни, а мелочи, сопровождающие саму жизнь, – просто мелочи.
Занавес опустился. Принцесса Селестия, Принцесса Луна и Скрип плакали – от счастья, от искреннего счастья.
Народ ни слова не проронил.
Они смотрели на опущенный занавес, словно на стальную стену, которую никогда не преодолеть.
Стена начинала ржаветь.
Вот так и закончилась история. Хочешь, расскажу, кто был Музой? И что стало со сбежавшей кобылой?
Всё просто, читатель. Скрип сразу понял, что к чему. В ту ночь, когда сгорел дом, кобыла и сбежала. Она подожгла его, чтобы, отвлеченные огнем, её не заметили жители. В городе же провинциальные кобылы могут стать известными либо в политике, либо в профессии, связанной с нищенством и торговлей тем единственным, что так жаждут жеребцы, – и именно о таких кобылах знает каждая нищенка, а не о светских кобылицах в министерствах.
Нищенки знают, что молодые торговки заканчивают одинаково. Поэтому Скрип и обменял свои пустые переметные сумки на название кладбища, где навсегда уснула кобыла.
Кто была зебра? Должно быть, Муза. Я бы знал наверняка, будь у пьесы другой конец. Но он был следующим.
Кобыла, вернувшись из странствия со Скрипом, была рада своему дому и своим родителям. Она пела песню и смотрела на холмы, похожие на ложки. Не было ни пепелища, ни кладбища. Кобыла была счастлива и осталась в деревушке навсегда, и никто её больше не нашел.
Я видел премьеру; своими глазами видел, как плакали от восторга Принцессы. Скрипа я с тех пор не встречал.
Рецензии
От Нургла:
Сказка ложь, да в ней урок… История о обезличенном писателе, который странствывал по грязному и жестокому миру, чтобы по итогу написать красивое, доброе и бессмысленное произведение. Зато принцессам очень понравилось!
В герое все могут увидеть себя, я вот тоже люблю давать призы рифмующим на глагол зебрам.
Тема вроде даже раскрыта.
От Слаанеш:
Псевдо-мифологическая история, наполненная двойной отстранённостью: во-первых, потому что все мифы условны и символичны, а во-вторых, потому что рассказана от лица неизвестного писателя, наблюдавшего за путешествием Скрипа. (А может, это был сам Скрип?)
В любом случае, это история о том, как некий писатель Скрип бороздит Эквестрию в поисках музы, условно покрывая всю совокупность понячьей жизни: деревня, город и, наконец, заброшенное кладбище. Ввиду непонятного зачина, в котором Селестия и Луна просят Скрипа написать книгу, которая помогла бы им соединиться со своим народом, так как в Эквестрии идёт война, но при этом народ почему-то не имеет лидеров, а сами Принцессы этот народ не понимают, становится непонятен и финал. Невозможно оценить, достиг ли герой своей цели, если и цели-то нормальной не было поставлено.
Конечно, рассказ имеет право быть бесцельным, я бы мог обойтись и просто тем, как герой прошёл свой путь. Но даже это непонятно, потому что непонятен характер Скрипа. Как он отнёсся к увиденным им событиям и почему финальное своё произведение сделал таким, каким сделал? Вроде бы он был совершенно отсранён от реальной жизни и вообще не интересовался обычными пони, их жизнями, а вроде и понял всё сразу. Или рефрен всего рассказа о том, что он “лучший писатель” — это ирония? Тогда зачем приписывать ему анекдотические всплески эмпатии и мудрости?
Увы, даже вторичные персонажи раздвоены — с одной стороны, это живые пони с обычными характерами, а с другой, практические всезнающие в своей области элементы мифа, которые двигают канву сюжета вперёд.
Хорошая идея, странная реализация.
От Тзинча:
— Пинки, у тебя мешки с кормом остались? Положи на тёмную кобылку, у нас метамодернист выпал из окна четвёртой стены и теперь камнем летит ей в голову.
От Кхорна:
Интересная автобиография пони, носящего неординарный, скажем так, псевдоним. Однако сама вселенная явно альтернативная и либо не соотносится с оригиналом, либо в совершенно иной вселенной происходит.
В целом же можно сказать, что недореализовано. До половины твистов я догадался сам по ходу (это не влияет на оценку) и потанцевал есть, но недотянуто.