Премия им. Квентина Тарантино
– В Кантерлоте ты можешь взять сидр в театре, в гранёном стеклянном стакане. Знаешь, как в Кантерлоте называется двойной сенобургер?
– Не знаю даже. Столичные хрен пойми как обзывают всё вокруг себя.
– Они все помешаны на здоровом образе жизни, говорят, «двойной» отпугивает клиентов.
– И как они его зовут?
– Они зовут его «Королевский сенобургер».
– «Королевский сенобургер»?
– Да, именно так. А знаешь, что они добавляют в сено вместо цветов?
– Что?
– Овёс!
– О, Сёстры…
– В нашем офисе было много любителей такого, они добавляли его во всё…
– Фу. Отменная дрянь.
Оба вышли из тени высотки и на них полился тёплый поток лучей солнца. До статуи оставался всего один квартал, который являлся светлой полосой в этой зебре теней домов Мэйнхеттена. Этот квартал, можно сказать, был парком. Зелёная площадь, до которой ещё не добралась кадастровая служба города. Хотя сейчас её трудно назвать зелёной, осень всё-таки.
– Но это отличный город. Меня там хорошо приняли.
– Что же, ты теперь тоже добавляешь овёс во что ни попадя? Уже заказал дезодорант с ароматом овса?
– Нет-нет. Мои вкусы в еде не изменились.
Статуя уже красовалась перед ними. Это был некий пони в строгом убранстве. Фрак с иголочки и внушительного размера флаг в копытах, реющий над ним. Если верить табличке на пьедестале, это один из основателей города. Хотя, точнее сказать, этого мэйнхеттенского района, именуемого «Де Лантель».
Это был спальный район. Один из самых красивых в округе. Спокойный, умиротворяющий своей кирпичной архитектурой. Особенно сейчас, в конце октября, он пылал рыжими красками в заре солнца, а листья падали на асфальт, по которому шли взбудораженные пони. Сегодня двадцать восьмое октября, то есть через три дня наступит Ночь Кошмаров, чуть ли не главный праздник в этом городе. Мэйнхеттен являлся столицей Ночи Кошмаров, заманивая жителей со всех уголков Эквестрии самыми масштабными празднованиями в стране.
– Мы тут, Си. Давай побыстрее.
– Дружище, наш заказ никто не утащит. После твоего отъезда преступность в городе упала, даже не знаю, совпадение ли.
– Не утащит, но я просто умру с голоду посреди улицы.
Пегас, которого назвали Си, неохотно подлетел к верхней части статуи, что-то высматривая на её поверхности. Бронзовый пони горделиво смотрел вверх, то ли на высокое облачное небо, то ли на свисающую сеть проводов. Основатель города располагался между двумя кирпичными пятиэтажками, а позади раскинулся тот самый парк. Вид отсюда был зрелищный, особенно на закате, освещавшем округу, делая парк ещё более огненным в преддверии Ночи Кошмаров. Будь заключённый в бронзе основатель сейчас жив, он точно бы гордился своим детищем.
Си обнаружил нужное место. Пятно располагалось на шее. Жительница дома, чьё окно смотрело прямиком на шею статуи, назвала это «ржавчиной». Глупости. Все памятники ведь делаются из бронзы и не ржавеют. Примерно в таком ключе шёл ход мыслей пегаса, оттиравшего пятно и державшего в зубах брызгалку с преобразователем. Тщетно. Пятно как будто стало только больше, а на тряпке остались каштановые разводы. Пегас явно забуксовал с мыслями, не зная, как реагировать на происходящее, ибо на вид это была действительно ржавчина. Си озлобленно шоркал по пятну неприлично долгое время, пока снизу не донёсся голос его знакомого:
– Доколе?
– Доколе, говоришь… Что, очередное одиозное словечко, которому тебя научили столичники?
– Почти угадал. Ты долго ещё там натирать будешь?
– Это охренительно стойкая дрянь, дружище.
На лбу Си выступил пот, и со стороны могло показаться, что тот упорно пытается увеличить размерность пятна и отлично с этим справляется. Задание было успешно провалено, и пегас бросил дальнейшие попытки сделать ситуацию хуже. Вернувшись на землю, Си предложил своему знакомому пойти в закусочную, так сказать, отметить его возвращение в родной город. Мол, потом разберётся. Выбор пал на маленький безымянный ресторан. Нет, у него есть название, просто мало кто утруждается запоминать имя заведения, в которое зашёл в первый и последний раз. Или хотя бы поблагодарить тех, кто в нём работает для вас этим вечером. Пегас и единорог тоже не утрудились. Мокрые мансардные крыши кирпичных домов сменились сетчатым потолком маленькой закусочной, чьё панорамное окно оголяло оживлённый вечерний перекрёсток. Внутри обстановка была не менее живой. Си совсем не затыкался:– И Аста наложила на него заклинание, у него потом неделю понос был. Воистину, месть ревнующей кобылки страшнее страшного суда. Но это только начало, ведь позже она рассказала про него своим подругам, а они знаешь, что?
– А ты всё сплетничаешь, словно в кружке вязания состоишь.
– Так дружище, разве о таком замалчивать надо? А вдруг ты решишь с ней пересечься? Благодарить меня будешь, что Си спас тебя от ужасной участи.
– Расскажи лучше, чем город живёт.
– В смысле, что-то общегородское, а?
– Общегородское.
– Ну, недавно почта бесплатной стала. Кто-то то ли инвестировал, то ли купил местную почтовую службу и теперь не то, что отправка, а бумага с ручками стали бесплатными. Бери – не хочу.
– Мне кажется, почту нельзя «купить» в таком смысле…
– Слушай, Майк, сам сходи на почту и возьми стопку листов да веер ручек. Если тебя не остановит грубоватый пегас в форме на выходе, значит, можно.
– Бред же полный!
Они говорили, чавкая. Единорог, которого, похоже, звали Майк, опустошал тарелку с дорогими тефтелями в зелёном соусе, протыкая их левитируемой вилкой. Другие единороги в таких заведениях левитировали тефтели себе в рот без посредников в виде алюминиевых столовых приборов. Си же, заказав бифштекс, орудовал ножом более типичным этому городу способом. Его трёп с набитым ртом был так же типичен этому городу.
– Хорошо, зайду посмотреть.
– И взять на память ручек не забудь! Тот штрих, что купил почту, просто поехавший. Если он хотел разорить городские канцелярии и продавцов туалетной бумаги, то у него охренительно получилось.
– И кто же этот покупатель?
– Да никто не знает, инвестор какой-то. Дружище, нефиг так зацикливаться на этих толстосумах. Подумай лучше о том, как проведёшь Ночь Кошмаров.
– Три дня осталось. И город словно взорвётся.
– Три дня! Времени вагон с тележкой. Скоро улицы заполонят пони, и тебе нужно не потеряться в толпе. В твоём Кантерлоте пони не меньше, но они угрюмые, как камни. Не то, что наши.
– Я бы не назвал камни угрюмыми.
– А какие они?
– Молчаливые?
– Молчаливые и скучные. Прямо как пони в твоём Кантерлоте, добавляющие овёс во всё подряд и не празднующие Ночь Кошмаров.
– Не поспоришь.
– Не становись ими, дружище. Празднуй.
Спустя некоторое время их нелепые беседы, наконец, подошли к концу. Майк и Си разошлись на ноте договорённости о завтрашней встрече, на том же месте. Си, как выяснилось, работает коммунальным рабочим, которому, скорее всего, завтра придётся вновь заняться этой статуей. Расписания пегаса и единорога удачно совпали, чтобы встретиться завтра после работы.
Двадцать девятого октября, на первый взгляд, окрестности вокруг статуи никак не поменялись. Солнце стояло выше, пламя оранжевых листьев под таким освещением пылало куда ярче. Блажен тот, кто не уронит на землю, например, свой янтарный кошелёк, в этой рыжей пылающей путанице трудно сыскать такую вещицу. Прямо-таки парадиз для лисиц или других рыжих охотников, притаившихся в листьях. На этот раз оттирал ржавчину у статуи другой пони, в респираторе и с внушительным набором химикатов. Каштановое пятно только увеличилось, теперь оно покрывало всю шею и часть головы. Куски стали сыпаться на землю, образовав горку ржавой пыли, которую ветер вежливо разносил по округе. Два знакомых стояли под фонарём поодаль и беседовали.
– А потом я кубарем пустил его с лестницы. Он и его рюкзак достигли лестничной площадки одновременно.
– Именно так ты доказал закон Галилея?
– Ни хрена, я доказал только, что за такое поведение преподаватель меня не допустит до экзамена. Но так смачно рассыпались его значки по полу! Мы с тобой спорили тогда, чего больше – значков на рюкзаке или прыщей на его морде. Что победило тогда?
– Не вспомню уже, честно.
– А я ещё как помню. Больше оказалось ухажёров у его мамки.
– Боже, мы были идиотами.
– Зато весь физфак знал о нас! Уважали. А сейчас. До босса не достучишься, сказал вчера ему, мол, не очистил – так всё, иди, Си, работай в праздники, пока не статуя заблестит, а то кляузами забросают. Вообще не в моих это полномочиях, между прочим, химчистку проводить.
– Мне кажется, или там кто-то…
– Слушай, а ты ведь маг. Почистить волшебством можешь?
– Это… скажем, вообще не в моих полномочиях.
– Не в полномочиях. Но я прошу, дружеская просьба, все дела. Выходит за рамки полномочий, ну и что с того?
– Но выходит за рамки возможностей, потому что я не умею такое колдовать, Си.
– Да ты ведь шутишь? Твоя морковка светить-то хоть способна? Блин, три года в столице, а всё таким же балбесом остался.
– Если говорить о полномочиях…
Это был поздний день. Или ранний вечер. Ветер раскачивал провода, уносил за собой бумаги, газеты и листья, сбивая их в стаи и разнося над городом. Вдали возвышались небоскрёбы центральной части города, вокруг которых роились чёрные точки. Это пегасы, готовящие город к празднествам Ночи Кошмаров. По традиции, они вешали гирлянды из листьев по периметру каждого дома, такие украшения не засоряют округу после мероприятий, а с капелькой магии они оставались яркими намного дольше. Раньше даже на провода вешали праздничные побрякушки, сейчас так не делают.
– … то у меня есть полномочия попросить написать о статуе колонку в газете.
– И что?
– И то. Весь город узнает про проблемы с культурным наследием. Засуетятся, отправят тебе бригаду, и к Ночи доделаете.
– Дружище, всем пофиг на газету. Не сработает.
– А я напишу.
– Говорю, план полная хрень и не сработает. Что ты делаешь?
– Делаю фото для колонки.
– О, Сёстры. Так ты из тех, кто всегда носит с собой фотоаппарат, словно боишься, что кто-то на улице схватит тебя за мягкую розовую задницу, а ты его сфотографируешь для протокола!
– Заткнись, Шарп. Я помогаю.
– Ну-ну.
Пони в солидного размера запятнанном костюме химзащиты осторожно спускается со статуи. Она трясётся под его увесистыми движениями, слабо раскачиваясь и сбрасывая с себя куски ржавчины. Их либо подхватывает ветер, либо они разбиваются об асфальт. Первым к нему подбегает Си.
– Ну, как оно, Саммер? Химия ведь сильнее какой-то внеземной ржавчины?
– Шарп, брат, эта зараза обалденно въелась в металл как Аспазия в Перикла... Очень, очень сильно. Растворители бесполезны, эта дрянь магическая. Единорога своего проси, химия бесполезна…
– Да он не умеет ни черта. А других разумевших единорогов у меня нет на примете.
– Вот мой совет: обратись-ка в магслужбу. Выглядит эта чертовщина сомнительно... Помозгуй над этим, да побыстрее…
– Да они ж не работают в праздники! Весь хренов город в отрыв уходит.
– Ты и не из такой зарубы выкручивался, братиш. Я тебя давно знаю, в твоей голове всегда играет музыка, что глушит мысли… Поставь её на паузу. И помозгуй.
– Что ты вообще…
– Всё, бывай, сроки горят.
Пони отточенными движениями снял с себя жёлтый костюм и сбросил очки, быстро упаковав в пакет, а потом и в сумку. Его белый фургончик представлял из себя то, что первым приходит в голову, когда вы слышите «машина службы борьбы с насекомыми». Похоже, это был единственный знакомый Си Шарпа, некоторым образом связанный с химической сферой, который мог бы помочь. Майк суетливо оглядывает окрестности, окна, крыши, словно выискивая снайпера, потом подходит к Си.
– А ты… ничего не заметил, пока мы болтали?
– Дружище, я заметил, что ты не владеешь простейшими бытовыми заклинаниями. А ещё занозу в крупе – невычищаемую магическую сволочь мистического происхождения, которая поедает не столько статую, сколько меня. Вот, что я заметил!
– Нет, я про другое.
– Для меня нет ничего «другого» в данный момент, как ты мог заметить.
– Я словно видел пони в окнах. Периферийным зрением. Потом она исчезла.
– Саммер не раз предупреждал о побочках паров своей химозы. Ты точно надышался, дружище. Это как пассивное курение. Не знаю, есть ли галлюцинации у самого Саммера, но…
– Я опять её видел!
Майк молниеносно протягивает копыто параллельно своему взгляду, но одно из окон кирпичной многоэтажки. Си, в свою очередь, рефлекторно устремил взгляд по указанному направлению, после чего ещё несколько секунд не отводил взгляда, приоткрыв рот. Тем же занимался и его товарищ. Внезапная пауза прекратилась после несколько неловкого и беспокойного смешка Си:
– Это и правда, как пассивное курение…
– Ты тоже видел, даже не пытайся отрицать!
– Нет. Это как пассивное курение, говорю тебе. Только курил ты, а мерещится нам обоим. Не может такого быть…
– Может. Просто ты бы не обратил на это внимание без меня.
– Нет, нет. Это типа мантра! Аффирмация. Ты заставил меня в это поверить.
– Но ведь сказал, что не поверил мне. И всё ещё не веришь.
– Это мой мозг поверил, а не я.
– Так значит твой мозг и ты сам…
– Знаешь, дружище, мы с тобой здесь как жуки в муравейнике, трёмся днями у чёртовой статуи, не мудрено, что все взоры окон обращены на нас.
– Ты осмотрелся!
– Что?
– Ты оглядел окна, чтобы найти ту пони! Ты точно поверил.
– О, Сёстры…
Вскоре Си ушёл, так и не уверовав, а Майк остаток свободного времени посвятил своей будущей колонке в газете. Он выяснял особенности быта жильцов касательно этой злополучной статуи. Все, словно заведённые, переводили тему диалога в другое русло, они не ничего не знали про систематичный упадок культурного наследия прямо под их окнами. Все хотели, чтобы в газетной статье отразили проблемы в сфере ЖКХ, шумного по ночам соседства, и что было бы неплохо прийти с обыском к некой единорожке с третьего подъезда, которая «предсказывала прошлое». По крайней мере, Майк неоднократно удостоверился, что слежку за ним прекратили.
Тридцатого октября утром вышел в тираж новый выпуск «Вива Ля Мэйнхеттен». На первой странице газеты обосновалась пёстрая карта центральной части города, полная цветных прямоугольников по краям улиц, каждый из них подписан числом. Смысл числа пояснялся в легенде, сбоку. Это карта Ночи Кошмаров, а точнее, палаток и «ивентов». На этом газета заканчивалась, так как остальная новостная часть в такую дату не имела практического смысла для большинства жителей города, которые уже активно готовили костюмы, петарды и разнообразные искрящиеся магические артефакты. Погодная служба пегасов могла выдохнуть, сильной облачности на празднества не ожидается. Верхняя половина статуи находилась уже на земле. Вернее, то ржавое нечто, что осталось от половины. Фонарь и близлежащие кирпичные стены тоже покрылись рыжим налётом, это можно было заметить лишь приглядевшись. Фонарь, кажется, наклонился… Или это просто кажется? Стены покрылись выбоинами и трещинами. Но, быть может, они всегда такими были? Дворик у статуи лениво закрыли за красно-белой лентой, теперь уже вся грязь и трава были усыпаны ржавыми веснушками и выглядели крайне неопрятно. А может, так было и раньше? Майк, сидя на краю лавочки, левитировал перед собой газету, рассматривая небольшую колонку в конце, посвящённую каким-то трудностям в районе «Де Лантель», связанным с утратой культурного наследия. Он уже понял, что идея с газетой была спонтанной и бессмысленной, но он хотел хотя бы так помочь Си. Единорог кого-то ждал, поочерёдно поглядывая в газету, в переулок, по окнам зданий, частично скрытых за янтарным шелестом листьев. Уставшая на вид голубая пегаска подсела рядом, уравновесив лавочку. Она часто и глубоко дышала, словно летела в этот город из Понивилля через полстраны на своих двоих, боясь опоздать на праздник, наконец взяв перерыв на этой лавке. Шум ветра и гул жизни города были прерваны голосом Майка:
– Что-то стряслось?
– Ах? Нет… вовсе нет… Полный порядок, – говорила она, чуть ли не задыхаясь, но старалась мило улыбаться. Майк в ответ лишь кивнул и уставился в газету, а незнакомка продолжила. – Просто забегалась, сами понимаете, к такому празднику придётся готовиться... Окружающие заставят. – пегаска смахнула крылом пот со лба и откинулась на спинку.
– Да. Заставят. Отдохнуть не дадут.
– Я бы сказала, что праздник это и есть отдых, но… – я делаю паузу и задумываюсь на некоторое время.
– Но вы не любите Ночь Кошмаров?
– Я этого не говорила, – улыбнулась она. По её мордочке было видно, что она бы сказала это.
– Я только недавно вернулся в этот город, и вы первая, кому не сносит крышу от праздника.
– Нет, почему же… Я могу точно сказать, что таких, как я, большинство в этом городе. Таких же унесённых течением праздничного гедонизма, —долго говорит она, тщательно подбирая слова. – Просто не распространяются об этом. Стыдятся, наверное. Им говорят: «Празднуй!», они и празднуют, а потом сами говорят это другим. Неразрывная затягивающаяся петля. Прямо вирус.
– …
– Простите за поток сознания, просто много думала об этом. И пришла вот к таким формулировкам, – гордо смотрит она на Майка, довольная вышесказанным.
– Я… согласен с вами. Лучше и не скажешь.
– Попробуйте поразмышлять об этом немного. И точно сможете сказать лучше! Погодите, так вы значит не из этого города?
– Я тут родился, но два последних года работал в Кантерлоте.
– Ого. И что же, вы были там, прямо во время нападения Кризалис? – пегаска излучала интерес, прям светилась им и подсела поближе.
Майк словно почувствовал прилив энтузиазма, тёплый ветер приятно щекотал кожу, трепетал белый бантик незнакомки и разносил по округе мелкий мусор, пыль и жёлтые листья, которые сливались в завораживающий вальс. Похоже, сегодня Си уже не придёт. Но он и не нужен был.
И единорог поведал собеседнице о Кантерлоте. Не ограничиваясь россказнями о гранёных стаканах с сидром и об овсе. Не знаю, была ли эта история настоящей, нагнал он излишней драмы или вовсе выдумал всё до последнего слова, не важно. История была в достаточной мере трагичной, увлекательной, и даже с некой толикой морали. Это та история, которая не попадёт в книги, она останется до гроба в памяти его главного героя, потому что она произошла с маленьким пони в большом мире. По ней можно написать добротную биографию или захватывающий байопик, которые никто не купит. История достигает апогея во время штурма столицы Кризалис, когда главный герой встречает шестерых известных на всю Эквестрию кобылок, направляя их к замку, и понимает, что на самом деле эти кобылки – главные герои. С борьбой он пробивается обратно в свою обитель на седьмом этаже, окна которой выходят на замок, отсюда видно всё действо. По пути он помогал попавшим в беду. Кто ж не поможет? Некоторые его запомнили, и позже чуть ниже кланялись при приветствии, на пару сантиметров. Он был редактором газеты, он просмотрел и вычитал неисчислимое количество дифирамб, посвящённых героям города, большое количество строк благодарности неравнодушным жителям и некоторое число слов соболезнований от авторов газеты «Лотос», что вышла спустя два дня после событий. Он ничем не кичился и с воодушевлением рассказал своё житие в столице до и после атак на город. Собеседница слушала их с таким же упоением.
– Вот такая история. Тоже прошу прощения за поток сознания.
– Очень хорошая история! Я бы с удовольствием послушала подробности за чашкой синего чая, но сами понимаете… – она виновато опустила глаза.
– Да. Слов не хватит.
– Ой, уже и тут эта зараза, – она одёрнула копыто от деревянной перекладины на лавочке, на которой красовалось небольшое пятно ржавчины. – Я слышала, что она магического происхождения. Может, это какая-то шутка? Или акция протеста?
– Один мой знакомый влип из-за этой ржавчины, никак очистить не может.
– А вы можете? У вас морковка на лбу!
На этот раз Майк был в хорошем расположении духа и совсем не против. Зажёг рог, сконцентрировался на пятне на лавочке. Он располагал ограниченным кругом изученных заклинаний, которые могли разве что помочь ему на работе, и попробовал воспользоваться тем, которым вытирал кофе со стола. Никак. Подвёл рог почти вплотную к ржавому пятну и начал перебирать мысли и образы, связанные с чисткой. В школе учили такому методу, он топорный и неэффективный, но иногда может подсобить. Когда поток мыслей ушёл в русло размышлений о детстве Майка, в момент пятно едва побледнело и уменьшилось. Пегаска пылко поздравила мага с небольшой победой, добавив, что после небольшой практики тот может помочь своему знакомому, а то и целому городу. Майк решил было поспорить с этим утверждением, как вдруг на вдохе резко начал задыхаться, словно пыль попала ему в горло. Незнакомка помогла ему прокашляться, извинилась за неудобства и ретировалась. Майк, недолго думая, тоже покинул двор, поглощённый ураганом мыслей различного толка.
К вечеру тридцать первого октября, в самый разгар гуляний, ветер снизил своё присутствие в городе. Пегасы постарались на славу. Центральная часть Мэйнхеттена просто изобиловала всевозможными украшательствами и побрякушками. Это было само воплощение праздника. С каждой стороны света доносилась бодрая музыка. Си и Майк в этот момент шагали по шумной оживлённой улице, тут было светло, словно днём. Майк нездорово подкашливал, а Си шёл в костюме вампира.
– И я говорю ему, мол, «Начальник, ну прошу великодушно, ситуация швах». И сую ему на стол бутылку бурбона. Он поворчал немного, но дал добро!
– А колонку мою он видел?
– Да, я ему показал… Скажем, нужный эффект на него это оказало. Но решающий алкогольный удар был за мной!
– Не думал, что Си Шарп окажется взяточником… кхе-кхе…
– Ну простите, преподобный Майк Сенс, что наш город греховен, в отличие от вашего ангельского олимпа в Кантерлоте, где все правильные и ведут здоровый образ жизни. Хотя, до чего тебя довёл ЗОЖ, кашляешь, как астматик. Ты вообще в порядке?
– Нет… кхе-кхе… но я купил какой-то спрей от кашля. Должен подействовать скоро.
– К медику сгоняй на досуге. Так вот, что мне оставалось-то? Я был на взводе, готов был даже на подкуп. Ещё какой-то шутник начал в наш почтовый ящик стихи забрасывать.
– Стихи, говоришь?
– Да, бумажки в анонимных конвертах, где посредственный автор пишет свои посредственные стихи. Что-то модерновое, конечно, содержащие прямо-таки сиятельные строки, но это какой-то жалкий поток излияния души. Рекламщики почты постарались, конечно.
– Почему рекламщики почты, кхе-кхе?
– Та графомания заканчивалась словами, типа «до абзацного отступа, от прямых предложений до эпитетов бродского. наберись, друг мой, оптимизма. а пони, пишите, пожалуйста, письма». Запомнил даже.
– Ха, похоже, рекламщики намекают… кхе-кхе… что почта нужна не для сбора бесплатной макулатуры, а для общения.
– Ага. В прошлом году такой дребеденью и не пахло. Тогда, кстати, даже сама принцесса Луна посетила город. Издали видел её, кобыла мечты просто…
– У неё прошлое сомнительное... кхе-кхе… Мне больше Каденс по душе.
– Дружище, Каденс замужем. Но, знаешь, слухи ходят, что она не такая душка, если узнать её поближе. Ты бы точно не захотел остаться с ней в одной комнате, или застрять с ней в одном гниющем болоте. Некоторые вообще считают, что она – чейнджлинг! Вот нужное крыльцо, мы пришли уже.
– Здесь… кхе-кхе… твоя жена работает?
– Только в Ночь Кошмаров. Подожди тут немного на лавочке, попразднуй один пару минут. Я сразу хотел тебя с Атараксией познакомить, но она фестралка, типа как сова, ночью живёт. А ты у нас из тех чудаков, кто предпочитает спать в неспящем городе.
Си улыбнулся и исчез в дверях. Майку внезапно стало одиноко на улице, полной счастливых пони. Всю дорогу он часто смотрел по сторонам, пытаясь выцепить знакомые мордочки. Кто у него ещё есть в этом городе? Си, коллеги по газете, пара друзей со школы? Да, он потом поищет их в ночной суматохе, он знает, где их можно найти. Ская у ларьков со сладостями, Блэк, скорее всего, будет на набережной, а Покет и Ривер опять торчат в той дешёвой пивнушке у часовой башни. А кашель продолжал наступать, усиливаясь, перерастая из некомфортного в очень неприятный. Майк немного скорректировал свои планы, решив, что попросит Си и Атараксию направиться к главной площади, а по пути заскочет к дежурному врачу. Должен же он быть там. Больница же работает в праздники? Майк, увлечённый мыслями, не заметил, как потемнело в глазах, выступил пот, а кашель стал душить нон-стопом. Единорогу стало очень страшно. Не от напавшей хвори, а от откровенной мысли, промелькнувшей в его голове. К нему приблизились пара пони в забавных костюмах, спросили, всё ли в порядке. В ответ грянул довольно нездоровый кашель. Пони в костюмах тёрлись некоторое время, попробовали похлопать Майка по спине, словно он подавился мороженым. Стали звать окружающих, скорую, врача, кого угодно. Наконец, примчала карета скорой, дежурившая неподалёку.
Тридцать первого октября от статуи ничего уже не осталось, на полянке располагался только пьедестал, а на нём кучка рыжей грязи. Кто-то посчитал, что статую увезли на реставрацию, кто-то рассматривал вариант с кражей, а некоторые пробовали обратиться в полицию. Было уже темно и тихо, никакие окна во дворе не горели. Фонари тоже, но те не работали, потому что были превращены коррозией в металлические абоминации, а пара из них лежали на земле. Вдали, в центре города, наоборот, были слышны отзвуки гуляний и отсветы прожекторов. Ржавчина добралась до гравированной таблички на соседнем доме, оглашающей название района и номер дома – «Де Лантель». Оглашала немного неверно, потому что слог «Лан» был поеден ржавчиной и совсем не читался. Трещал сверчок, из открытого окна было слышно, как жительница жалуется в трубку на плачевное состояние двора и отсутствие электричества, а также требует ремонт придомовой территории. Огромный диск луны внимательно следил за происходящим сверху.
Майк обнаружил себя в больничной койке рядом с окном. Кашель немного отступил, но по груди липко разливалась жгучая боль. Рядом на тумбочке расположился небольшой ингалятор с беродуалом. Майк знал, что этот малыш не поможет против ржавчины, которую единорог вдохнул вчера. Он буквально ржавеет изнутри. Единорог привстал и посмотрел в окно, только сейчас заметив, что на нём надета кислородная маска, трубки которой уходили под койку. Палата размещалась на верхнем этаже, да и сама больница стояла на небольшой возвышенности. Майк был здесь в детстве и понимал, куда выходит окно. Перед ним простирался вид на ночной город, небо было чуть светлым, как бывает ранним утром. Весь Мэйнхеттен светился и жил, окромя нескольких тёмных кварталов вдали, где даже фонари не горели. Майк попробовал зажечь рог, он примерно помнил, как вчера смог одолеть коррозию, но сил не хватало, а мысли путались. Он вновь улёгся и посмотрел в потолок.
Рецензии
От Нургла:
Отличная в своём исполнение повесть: красивый слог, живые диалоги и персонажи, милые отсылки к другим фанфикам на предыдущих конкурсах, а так же отличная идея показать, что “ржавчина” распространяется, заставив ржаветь даже текст! Идея о том, как одиночество и игнорирование проблем под маской безудержного напускного веселья способны пожрать как и город, так и пони - показана хорошо. Весьма актуально в наш век цифрового блеска и веселья, под которым скрываются разбитые одиночества.
От Слаанеш:
Рассказ с поистине тарантиновскими диалогами (начало вообще отсылает на “Чтиво” напрямую), которые хоть и кажутся отвлечёнными, но раскрывают одновременно и характеры героев, и их предыстории, да и просто особенности мира вокруг. Текст вообще стилизован просто замечательно, персонажи общаются живо и далеко не всегда сходятся по характерам, что, естественно, заставляет их сиять лишь ярче. Всю историю пронизивает лёгкая ленца и провинциальность Мэйнхеттена, а основной сюжет, кажется, и вовсе является некоторым комментарием о взрослой жизни, безразличии и осуждении, хотя лично я не до конца сумел понять эту метафору, как и принцип работы ржавчины, к сожалению. В любом случае, это удивительно красивая, немного камерная и немного меланхоличная история.
От Тзинча:
Я очень ценю спонтанное запутывание и латентный садизм. Честно! Придумывая новый каламбур я искренне надеюсь, что кому-то будет больно и когда я увидел Си Шарп и Де Тель - я понимающе вскинул бровь, но автор слишком увлёкся построением своих маленьких шутеек, забыв про всё остальное.
Например, по какой-то странной причине, он упорно утаивает от нас должность пегаса, оставляя нам возможность самим строить теории. И дело не в том, что догадаться сложно (ну правда, не будет же читатель предполагать, что главные герои - это матёрые суперзлодеи, планирующие статую выкрасть?), а в том что предложения выглядят так, будто мы должны знать.
Кто в здравом уме будет писать: “До статуи оставался всего один квартал”, когда читатель ещё не знает, что герои идут к статуе? Кто будет говорить о проваленном задании, не уведомив даже о должности героя?
Он пишет рассказ от третьего лица и в следующий миг переключаешься на повествование от первого, в то время как мелкие ошибки согласования и странная структура текста будто бы намеренно запутывает читателя. Или это вовсе не ошибки, а ещё одно проявление садизма? Желание написать понятную только ему шутку и наслаждаться нашими страданиями? В наш век пост-мета-модернизма всё возможно.
Да и с ссылками на нашу мифологию и историю нужно быть предельно осторожным. Вот “въелась в металл как Аспазия в Перикла” - это красивая отсылка, которую придирчивый читатель может прикрутить к становлению какого-нибудь Клаудсдейла. Но закон Галилея? Пони по имени Майк? Это просто выбивающий из погружения ужас.
А за фразу: “ревнующей кобылки страшнее страшного суда” - в ладони надо вбивать гвозди. А на тех, кто попытается с ехидной улыбкой сказать, что Страшный суд написан с маленькой буквы, а значит герой говорит про юридический процесс с жутким морщинистым судьёй, а не про Последний суд - вешать терновый венец.
От Кхорна:
Си? Ну хоть не Сиджей. И, ну… оно интересно… как просто описание типичного, хм… Старения? Уж не знаю, но это наиболее точная мысль. Под конец слишком уж буквальная, но от начала честно ждал меньшего.